Уродка: и аз воздам - Геннадий Петрович Авласенко
Домой?
Домой не хотелось. Там жена, которая всё ещё надеется на чудо… жена, которую он не только оттолкнул грубо, перед тем, как вскочить на лошадь, но и прилюдно обвинил в том, что произошло с Алексом.
А в чём она, скажите, виновата?
И вчера, и позавчера… и каждый день до этого Алекс свободно гулял в саду, казавшемся тогда таким безопасным. И во всём виновата не жена, а та подлая тварь, которая позволила крысам похитить их маленького сынишку. Ведь могла же хоть закричать в последний момент, хоть каким-то образом позвать на помощь…
А действительно, почему она так и не закричала? На помощь почему звать не стала?
В сговоре с крысами была? Но что же тогда не взяли они её с собой, хоть должны были понимать, что бывает со служанками за такое? Да она и сама прекрасно это осознавала, коль смогла решиться на столь вопиющее преступление!
И вот же, не взяли! Наоборот даже: искусали жестоко да там же, в саду, и бросили…
Ну, ничего! Это даже к лучшему!
За всё она теперь заплатит, подлая тварь! Заплатит сполна! Кровавыми слезами умоется, и уже скоро…
Теперь, приняв, наконец-таки, хоть какое, но решение, инспектор зашагал бодрее, да и нога вроде как меньше болеть стала. Только бы она не улизнула, эта тварь, только бы не хватило у неё сил взять да и смыться от многократно заслуженной кары!
Подходя к калитке, всё ещё распахнутой настежь, инспектор заколебался на мгновение: как поступить? Вначале заглянуть в дом, к жене, попросить прощение, попытаться её хоть как-то утешить, успокоить… хотя…
Какое тут, к чёрту, может быть утешение и успокоение!
Или первым делом разобраться с той поганой тварью, что вся искусанная в саду сейчас валяется? Ведь это единственно по её вине Алекс, его маленький сынишка…
Впрочем, о самом Алексе инспектор старался не думать, просто не думать, хоть не думать об Алексе у инспектора никак не получалось.
Алекс, сыночек мой единственный! Где ты сейчас и какие адовы муки тебе ещё предстоит испытать?!
Это зависело от того, что именно творят потом крысы с похищенными детьми. Съедают ли сразу (такое вполне возможно), используют ли в каких-то своих кровавых и безжалостных обрядах (что тоже не исключается) или же (и это наиболее вероятно) превращают похищенных детей в послушных рабов, вынужденных влачить вечное жалкое существование в таинственных крысиных подземельях? Безо всякой надежды хоть когда-нибудь, хоть мельком, хоть глазочком одним увидеть вновь солнечный свет…
Ничего об этом в посёлке, увы, не знали. Да и не только в поселке, во всей, считай, Федерации. Ведь даже те крысы, что застигнуты были на месте преступления (другими словами – с похищенными младенцами в лапах) и подвергшиеся вслед за тем жестоким и изощренным пыткам… ведь даже они ничего об этом сообщить так и не смогли. Твердили лишь, что обязаны были просто передать ребёнка (непременно живого и даже не покалеченного!) своему клановому начальству… а куда потом девались все эти дети – им, простым исполнителям, ничего об этом не сообщали. Скорее всего, не врали, ибо под пыткой не особенно-то и соврёшь. А вот захватить в плен хоть кого-нибудь из крысиной клановой верхушки для последующего выбивания из него столь необходимых сведений, у людей как-то не получалось…
Впрочем, однажды едва такое не произошло.
Удалось тогда захватить в плен не одну, не две, а более двух десятков крыс. И вот во время пытки первой же из них удалось получить ценнейшее сведение о том, что одна из захваченных принадлежит именно к крысиной элите… но кто именно – этого крыса, подвергшаяся пытке, так и не пожелала сообщить (а возможно, и сама не знала). Визжала и выла от непереносимой боли, металась исступленно в пыточном кресле (насколько позволяли ремни и зажимы)… а потом взяла да и издохла во время очередного пыточного сеанса (когда принялись с неё заживо шкуру сдирать специальными приспособлениями).
Впрочем, тогда это казалось вполне поправимой потерей… ведь, пытая поочерёдно, одну за другой, всех остальных пленниц, инспектор рано или поздно смог бы докопаться до истины. Но надо же было такому случиться, что как раз в тот день задержана была в резервации уродка по имени Виктория… и переключившись всецело на неё, инспектор дал крысам некую временную передышку.
Зря он это сделал, как потом выяснилось, ох, как зря! Ибо и крысы сбежали по специально прорытому для этого подземному ходу, и эту самую Викторию зачем-то с собой пожелали утащить.
И кто бы даже предположить мог тогда, что пройдёт совсем немного времени и превратится эта, вполне заурядная простушка из резервации, наивная и беспредельно доверчивая… что превратится она в умелого и безжалостного убийцу, в смертельную угрозу для дальнейшего существования этого конкретного посёлка, но и всей их Федерации в целом…
А также в непрерывную головную боль для самого старшего инспектора…
Пока инспектор усиленно над всем этим размышлял, он с удивлением обнаружил, что уже находится в саду. И правильно: нечего ему пока сказать жене. Утешить её – тем более нечем…
Эта тварь в первую очередь! Сволочь такая, лишила его сына!
Шапочка и игрушечная сабелька Алекса валялись на том же самом месте, что и ранее (у инспектора сразу же больно защемило под ложечкой и глаза стали подозрительно затуманенными). Из-за этого он первоначально смог рассмотреть лишь общие очертания тела служанки, лежащей неподвижно под черничным кустом, чуть в стороне от садовой дорожки.
Не сбежала, тварь, как он опасался подсознательно… вот только почему она лежит столь неподвижно? Неужели…
Неужели подохла? И тем самым смогла улизнуть от вполне заслуженного наказания!
Обидно было бы… но может она просто сознание потеряла, только и всего?
И тут только инспектор осознал, что там, под кустом, лежит вовсе не служанка.
Служанка была в серой холщовой юбке, а под черничным кустом лежал кто-то, одетый в песочного цвета брючный костюм…
Именно такой костюм был на Марте, когда она встречала его у калитки…
И когда он оттолкнул её, громогласно обвинив в потере сына…
– Марта! – не в силах сдвинуться с места, прошептал инспектор сдавленным голосом. – Марта!
Ответа, естественно, не последовало, и тогда он осмелился подойти чуть ближе.
Марта лежала на спине, широко раскинув в стороны руки со скрюченными пальцами. Жестоко исцарапанная голова её была как-то ненатурально вывернута в сторону, шея – сплошной багровый кровоподтёк, изо рта высовывался язык, синий и распухший…
Марту задушили, и сомнений в
